По страницам Жизни. Свидетель Эпохи

В юности кажется, что жизнь бесконечна. Поэтому можно время и поторопить. А то плетется, как общественный транспорт на оживленной автостраде…

Но с каждым годом скорость нарастает, и однажды, оглядываясь назад, человек с удивлением замечает: сколько же позади событий …

Ветеран ФГУП «ПО «Маяк» Геннадий Александрович Фадеев принес к нам в редакцию свои воспоминания и несколько стесняясь спросил: «Возьмете? Это будет кому-нибудь интересно?».

Да конечно же, Геннадий Александрович! Ведь это – Жизнь!..

Почему мы предлагаем нашим читателям эти воспоминания именно сегодня?

А потому, что именно сентябрь со своим золотом отразился в этих воспоминаниях ярче всего: здесь и сентябрь 1945, когда закончилась Вторая Мировая, здесь и сентябрь 1957 года, ставший для нашего города синонимом беды…

Да всего и не перечислишь. Лучше вчитайтесь в строки очевидца Истории.

Итак…

***

События, из которых и сложилась вся жизнь...

У каждого, кто дожил до преклонных лет, появляется склонность вспоминать прошлое, какие-то отдельные эпизоды своей жизни, высвечивается детство и юность и дальнейшая взрослая жизнь.

Вот так и со мной. Дожил до старости, и вспоминаются, порой, давние события, из которых и сложилась вся жизнь...

Я долго думал, записывать эти воспоминания или не стоит. А потом решил, что это и для самого будет какой-то отдушиной. А может, потом кому-то покажется интересным и как в одной песне поется:

Кто-нибудь услышит,

Кто-нибудь напишет,

Кто-нибудь вспомянет нас с тобой.

Пушкин на доске

Вот я и начну с начала.

Родился я в селе Дорохино Курганской области 25 ноября 1926 года в семье Лыжиных. Мне мать говорила, что в селе несколько семей Лыжиных было.

Наша семья была небольшая.

Прадедов я не знаю, а вот деда – плохо, но помню. Я еще пацаном часто бегал к нему в кузню, где из-под его молота появлялись и серпы, и подковы, и всякая всячина. Деда звали Филиппом Лыжиным, и у него было трое детей: Павел, Прасковья и Никифор.

Павел – старший. Он был председателем сельсовета. А в 1937 году за невыполнение плана его посадили и как врага народа – расстреляли.

Никифор был младшим. Я его хорошо помню. Он в детстве со мной много возился, а когда призвали на войну, где-то под Москвой сложил свою голову.

Мать моя Прасковья Филипповна в молодости была активной среди молодежи и не могла терпеть всяких кулаков, с которыми приходилось вести борьбу.

Я рос в основном под присмотром бабушки, потому что мать была председателем сельсовета и была все время занята.

В школу меня отдали лет семи в первый класс. Учился я нормально, много читал, любил рисовать.

Помню, как мы с ребятами катались на лыжах, с трамплинов прыгали, а летом в нашей реке Пышме купались.

А дома часто помогал бабушке пельмени стряпать.

Отца я помню, но тоже – не очень, потому что он был военный и дома бывал нечасто.

Мне было лет семь, наверное, когда пришло известие, что моего отца – Александра Фадеева – на южной границе в районе Кушки убили в бою с басмачами, и он где-то там похоронен.

Я был, наверное, в пятом классе, когда мою мать послали в Свердловск учиться в советско-партийную школу, как активного члена партии. Мать взяла меня с собой, и мы устроились во Втузгородке в общежитии студентов в своей комнате.

На новом месте я стал учиться в школе №36 в VI классе.

Я подружился с ребятами. Мы любили иногда ездить в город в цирк, и просто покататься на трамвае.

Рисование я не бросал. Помню в классе, во время перерыва, на доске я портрет Пушкина нарисовал (как раз было 100 лет со дня смерти Пушкина). Учительница была так удивлена, что велела не стирать его несколько дней.

С почты – в армию

Примерно через год случилась беда. Мою мать за растрату казенных денег посадили на два года, а меня забрал к себе в Пышму дядя Никифор, где я прожил до маминого освобождения. Там же закончил VII класс, а мать стала работать по выращиванию овощей и цветов. У нее были парники, и там я часто пробовал огурчики, помидорчики и прочую редиску.

В 41-м началась война, и мне предложили возить почту из района до Пышмы, и я стал заниматься этим делом.

Научился запрягать лошадь и дело пошло.

Однажды по дороге в район меня преследовали два волка, и я еле удрал от них. Хорошо, что уже подъезжали к почте. После этого мне дали ружье и стал я ездить посмелее, и так – до знаменательного события, когда в ноябре 1943 года пришла повестка – явиться в военкомат для службы в армии.

Больше десяти человек из нашей деревни было призвано на службу, и нас провожало все село, потому что никто не знал – вернется кто-нибудь из нас домой или нет.

Поместили нас всех со всего района в товарные вагоны и повезли, у всех настроение было жуткое.

Наконец, привезли нас в Ялуторовское, где был наш учебный полк. И началась наша нелегкая солдатская жизнь. Сначала командир роты построил нас и стал выявлять, кто чем занимается: кто любит плотничать, кто любит музыку и т.д. А ребята знакомые на меня указали, что я умею рисовать. Командир роты записал и сказал, что для меня найдется работа тоже.

«Три богатыря» и отнятая мука

Зима 1943-44 была суровой, а валенок у нас не было, портянки, да обмотки. В такой мороз гоняли нас на стрельбище на огневую подготовку и на учения.

Так что потом, когда приходили, чуть не в драку сушили обувь и портянки.

А меня иногда вызывал к себе наш полковой художник и давал мне разные поручения. В общем, я помогал ему и иногда сам рисовал. За зиму в свободное время я нарисовал известную картину «Три богатыря» - всадники верхом на конях. Эта картина, размером 3 на 4 метра, была установлена на входе в наш военный лагерь. От командира полка получил благодарность и три дня отпуска в город…

В эту зиму нам пришлось тяжко, но мы всё пережили. Была уже кругом весна, когда наши занятия закончились, и нас стали готовить на фронт, на войну.

И вот снова воинский эшелон, и поехали мы на запад.

Ехали несколько дней, пока не прибыли в Москву. Я помню, пока ехали, нас кормили очень плохо. Давали какие-то консервы, да каши. Зато по приезде в Москву мы видели, как из вагона офицеры разгружали мешки с нашими продуктами, а потом их сбывали. Там была крупа, сахар, мука, которые отняли у нас…

Войска НКВД

После прибытия, в Москве нас выстроили и стали выяснять, какое у кого образование, кто родители и так далее.

После этого занялись распределением – кого в какую часть. Причем, у кого 7 классов и более, тех зачисляли в войска НКВД, а у кого ниже 7 классов, тех в строевые войска и на фронт.

Вот таким образом я попал в так называемые бериевские войска – войска НКВД.

Нас разделили, мы поехали в Подольск на учебу в школу сержантов, а остальные были отправлены в свои части на фронт.

Начиналось лето 1944 года… Опять постовая служба, опять строевая, огневая, даже рукопашная. Но было уже немного полегче, потому что было лето. Здесь нам выдали кирзовые сапоги, так что обмоток у нас, наконец-то, не стало.

В конце марта 1945 года наша учебная служба закончилась, нам всем присвоили звания – кому младших сержантов, кому сержантов и стали распределять кого куда.

Меня и еще нескольких курсантов решили отправить в офицерское училище в Харьков. Сборы были недолгие, посадили в поезд, и мы поехали в Харьков.

И прибыли мы в Харьков как раз 9 мая 1945 года. Что там творилось – описать невозможно. Весь народ высыпал на улицы, кругом выстрелы из пистолетов и винтовок. Даже пацаны и те стреляли из пистолетов. Это было что-то невероятное…

Расстрелять подругу

А сам город Харьков был почти весь разрушен. Он переходил из рук в руки несколько раз – сначала его оккупировали немцы, а потом взяли наши, а потом снова немцы, а потом опять наши…

Так что можно представить, как он был разрушен. Все крупные здания были разбомблены, разруха полная.

Наше училище тоже было изуродовано: один угол здания развалило, очевидно, снарядом - на все три этажа, так что нам предстояло заделать этот угол.

Работы предстояло много. Мы на студебеккерах ездили на кирпичный завод за кирпичом, а строители делали кладку. Так что через месяц здание было заделано, и курсанты приступили к учебе.

И снова – стрельбы, маршировка, снова атаки со стрельбой…

Каждый день мы наблюдали, как мимо нас проходили колонны военнопленных немцев в сопровождении конвоя да еще с собаками. Немцы город должны были восстановить, раз разрушили.

Однажды, когда шла очередная колонна немцев, а по тротуару как обычно шли горожане и среди них шел майор (не то с женой, не то с девушкой), вдруг из колонны раздался крик: «Катя, здравствуй!». Майор с девушкой остановились, и он так рассвирепел, что три раза выстрелил в нее из пистолета да еще хотел пристрелить того немца, но охранники его усмирили и отняли у него пистолет. Потом его куда-то увели…

Бандеровцы. Война продолжается

Здесь нас стали снабжать немецкими сигаретами, и я начал понемногу курить. Раньше нам давали табак, который я отдавал ребятам, а они мне давали сахар.

Были в нашей службе и отклонения.

Однажды нас подняли «в ружье», посадили по машинам и повезли к железной дороге. Рассредоточили вдоль дороги по два человека через каждые полкилометра. В каждой паре был оперативник из СМЕРШа. И вот появился поезд из пяти вагонов и быстро проскочил мимо нас. Потом мы спросили у оперативника, кто это ехал. Он сказал, что Сталин направился на отдых, на юг.

Но основным событием харьковской службы было проведение военной операции против бандеровских паразитов в окрестностях Киева.

На освобожденной территории Украины они стали чувствовать себя слишком наглыми и не давали покоя мирным жителям. Днем они были по своим домам и занимались мирными делами, а ночью выбирали себе очередную жертву и делали свое черное дело. Выбирали обычно партийных работников, расстреливали и сжигали и их родных. Вот нам и пришлось по ночам искать логово бандеровцев и громить до конца.

Не обошлось без потерь и с нашей стороны. Двое наших курсантов пошли вечером к девчатам и не вернулись в расположение лагеря.

Их нашли в сарае с перерезанным горлом. Известили родных, но почему-то никто не приехал, как нам сказало начальство. Их похоронили в предместье Киева в братской могиле.

«Денежное» место

Осенью 1949 года учеба наша закончилась, нам почти всем присвоили звание «старшина» и направили туда, кто откуда прибыл.

Я был направлен в Москву в 16-ю дивизию НКВД, которая выполняла спецзадания правительства. Через несколько лет наша рота была направлена в Гознак для работы.

 Геннадий Фадеев

В помещении Гознака были большие залы, лежали большие мешки, которые мы таскали и грузили в машины, а потом их увозили на станцию в вагоны. Мы сначала не знали, что грузили. Я спросил у надзирателя, он ответил: «Не суй свой нос не в свое дело!». Но потом после обеда я захотел пить и зашел в бокс за железной дверью, хотя часовой не пускал, но я когда туда зашел, то увидел двух девчат, а на всех полках лежали кучи денег. Девочки возмутились и просили меня скорей выйти из бокса. Я попил воды и вышел. Тогда я понял, что мы грузили. В мешках были новые деньги: началась денежная реформа. И так мы загрузили мешками целый вагон, опечатали, вагон был впереди поезда, а затем наш, служебный.

Наш маршрут был назначен в Красноярск. На некоторых станциях люди приставали и спрашивали – не деньги ли мы везем. Было не понятно, откуда могли это узнать, ведь это было под большим секретом.

После разгрузки в Красноярске мы вернулись обратно в Москву. Через некоторое время снова загрузили еще один вагон и повезли в Вильнюс. А потом на самолете летали в Минск, тоже возили в минский банк новую валюту…

Сталин и «Черная кошка»

Вот таким образом прошла зима и весна. Летом 1946 года в день авиации мы прибыли на Внуковский аэродром для охраны трибуны и вокруг аэродрома. Через некоторое время прибыли правительственные машины, и на трибуне появились Сталин со своими членами правительства – Берия, Молотов, Микоян и др.

Говорят, Сталин очень любил авиационные праздники, так что много знаменитых летчиков и инженеров были также на трибуне.

Праздник был хороший, всем понравился, народу было очень много, летчики показали отличный класс. Когда всё правительство развеялось, мы тоже снялись с занимаемых позиций и уехали в свои казармы.

Затем мы кочевали по всей Москве и искали эту «Черную кошку», банду, которая не давала покоя населению и даже милиции. Патрулировали все улицы и переулки, квартиры тоже некоторые приходилось обследовать. Нашей группе не пришлось встретить членов этой банды, но другим группам приходилось их излавливать и отправлять в кутузку. Ребята говорили, что нескольких человек поймали, те сильно отстреливались.

Еще запомнилось, как встречали День физкультурника. Для этого из нескольких частей отобрали крепких парней и всех собрали в г. Реутово. Я тоже туда попал. Начались разные упражнения, бега, штыковые упражнения с винтовкой и всякие спортивные трюки. Всё это было под руководством известных тренеров. С нами принимали участие так же заслуженные мастера, которые отрабатывали высшее мастерство. И вот после месяца этой нудной работы мы прибыли в стройной колонне «Динамо» на стадион «Динамо». Под громкую музыку мы с винтовками наперевес в белых трико прошагали по стадиону с песней, которую сочинил, по-моему, Мокроусов. Вслед за нами шли и другие спортобщества: «Спартак», «Крылья Советов», «Локомотив» и др. А на трибуне нас приветствовали Ворошилов и Буденный. В конце праздника Ворошилов нас поздравил и пожелал успехов в спорте и службе. Эту строевую песню мы долго репетировали, это понравилось нашему полковнику. Я немного запомнил ее слова:

Сталин вручил нам знамя чекистов,

Родину свято хранить нам велел.

Сердце чекиста твердо и чисто,

Взгляд его зорок и смел.

Земли наши мирные,

Небо наше ясное,

Родина любимая,

Родина прекрасная

Зорко и надежно мы храним тебя…

«Пороховой» спирт

В дивизии долго побывать не пришлось. Получил я новое назначение для продолжения службы в Рошаль Московской области. В Рошали был пороховой завод, который снабжал порохом целый фронт. Этот завод охранялся, и мне поручили командовать взводом бывалых солдат. На заводе работало много девчат, потому что ребята были в основном в армии. Производство пороха было связано со спиртом, поэтому его привозили целыми цистернами. Ну и соответственно его тащили кто сколько мог. Многие часовые были знакомы с работниками завода и поэтому умудрялись выбрасывать всякую посуду со спиртом через забор. Так что у многих девиц дома стояли графины со спиртом, не говоря уж о бутылях. Бывало, когда мы приходили в городской клуб на танцы, то не только от девиц пахло спиртом, даже зал был весь пропитан спиртом.

У нас в полку был девичий гарнизон. Они несли службу на дежурстве на проходных завода, проверяли пропуска и оформляли другие документы. И вот меня поставили командовать этим девичьим гарнизоном. Началась тревожная жизнь и… веселая.

Сначала, бывало, утром к ним зайдешь, чтоб сыграть подъем, сразу такой шум и гам поднимается, что их, якобы, почти голыми поднимают ото сна. Но потом их в основном воспитывали девицы-сержанты и стало вроде спокойнее.

Первая любовь… и расставание

Здесь я встретил свою первую любовь – Нину, городскую девицу. С ней не прерывали отношения, пока меня опять не командировали в далекие края – на Урал. С Ниной мы дружили, ходили иногда на танцы, но у нас не было ничего лишнего, потому что раньше нас воспитывали не так, как сейчас. У нас были просто чувства и влечение друг к другу. Интересно, что через 60 лет я ее встретил в Озерске, но об этом потом…

В 1948 г. меня вызвали в дивизию и представили пятнадцати солдатам и сержантам, приказав сопровождать их до Свердловска. А там уже конкретно скажут - куда надо отправляться. Я принял команду, а документы на них, сказали, что отправят отдельно. Мне начальник штаба дивизии приказал после передачи людей вернуться в дивизию.

Таким образом мы отправились на новое место. По прибытии в Свердловск нас встретил особый отдел и на другой день нас повезли дальше, пока не прибыли в Кыштым. Здесь нас встретило уже другое начальство и таким образом мы попали в в/ч 3273 или Челябинск-40.

Нас приняли, поставили на довольствие, и я передал команду – пятнадцать человек – новому начальству. Потом новому полковнику объяснил, что мне надо возвращаться в Москву, в дивизию. Он ответил, что это решает высокое начальство. Тогда главным по режиму был генерал (забыл его фамилию). Когда я к нему обратился, он ответил коротко: «Служи дальше здесь, нам люди нужны и – шагом марш!»

Вот таким образом я стал служить в Челябинске-40. Сначала моей команде определили охрану всего побережья вдоль города. Была задача: никого не пускать, особенно на лодках от берега. Были, конечно, и нарушения режима. Однажды в районе, где был коттедж для начальства, в начале проспекта Ленина, наш сержант увидел, что от коттеджа уплыла лодка с женщиной и двумя детьми. Сержант стал кричать, чтобы они вернулись, но женщина продолжала плыть дальше. И тогда сержант дал несколько выстрелов из автомата в воздух. Только тогда женщина повернула назад. Тут съехалось начальство из особого отдела и сержанта Гришу Гамзина арестовали и посадили на 10 суток. Оказывается, эта дама была женой замминистра, который приехал в наш город…

Последняя «каторга»

После этого случая меня отправили в другую роту по охране завода 25 и его периметра. Как раз заканчивались все работы по сооружению заграждения из колючей проволоки вокруг завода 25. Здесь служба была похуже и опасней, потому что объект еще сооружался, не все было отработано и поэтому радиационной грязи хватало на всех. Сначала я ходил по постам в своем обмундировании, а потом мне выдавали каждый раз комбинезон с обувью. Так что какое облучение я получил – неизвестно, тем более, что никаких приборов и датчиков нам не давали.

В 1948 году мне предложили командовать хозротой. Это было штабное подразделение, где служили и штабные секретари, и шоферы, и повара, кладовщики и даже работники конюшни, так как у нас были и лошади. Контингент, конечно, не очень устойчивый, так как у каждого были свои обязанности и исполняли их в разное время. Так что о дисциплине лучше не говорить. И за это приходилось получать от начальства головомойки, но как могли, дисциплину все же поддерживали. Это была тяжелая, последняя каторга в моей военной службе.

В конце 1949 меня и многих демобилизовали из наших доблестных войск. А так как из-за секретности выезда из города не было, то пришлось устраиваться работать, куда пошлют.

Кюбели, Курчатов и ПМЖ

Сначала устроился в бюро пропусков, дело имел с разными бумажками и пропусками. С начала 1951 года я перешел работать на завод в здание 601. Стал оператором в отделении разгрузки. Когда с реактора разгружали продукцию в кюбели, мы эти кюбели принимали и ставили в водоем для хранения. (Кюбель (нем. Kiibel - чан, бадья, черпак) — грузозахватное устройство для перемещения сыпучих грузов – прим. ред.)

Так как здание находилось пока в первоначальной стадии работы, то, естественно, случались разные неполадки, ошибки и разные неприятности. Поэтому к нам часто приезжал И.В.Курчатов, который давал соответствующие указания и советы. Таким образом реактор довели до нормальной мощности и стало полегче.

Я поселился в общежитии на проспекте Ленина, в доме напротив КГБ. А потом вызвал свою мать, которая поселилась со мной в комнате. Через некоторое время я написал заявление на имя директора комбината Б.Г.Музрукова на жилплощадь. Просьба была удовлетворена, и мы переехали в дом №16 по пр. Ленина. Вот так я обосновался на постоянное место жительства.

Дополнительная «доза»

В свободное время занимался разными делами: ходил в парк играть в волейбол, на стадионе играл за свою команду в футбол, а в клубе им. Ленинского комсомола участвовал в художественной самодеятельности. Здесь же был создан кружок баянистов, где я тоже участвовал. Правда, когда все уже научились играть, то многие из кружка ушли, и наша команда распалась.

Вскоре я познакомился с девушкой из Иваново, которую тоже после окончания техникума направили работать в наш город. Звали ее Ангелина. У нас завязалась дружба, которая перешла в любовь, а потом была, как и положено, свадьба. В 1953 году у нас родился сын Сергей, с которым в основном занималась наша бабуля, так как мы с женой оба работали. Жена моя работала на заводе 25, где тоже прилично хватала грязи. Она рассказывала, как однажды, когда вошла в каньон, а после едва вышла и упала в обморок, ее отвезли в больницу. После нескольких дней снова вышла на работу. Иногда перед тем, как идти в каньон, ее сослуживцы просили что-то открыть или закрыть, кроме своего задания, она соглашалась, как обычно. Вот так и получила дополнительную дозу.

Сигнализация 57-го

Так как армия забрала чуть не 8 лет жизни, то я решил заняться учебой. Поступил в наш техникум, который закончил без отрыва от производства. А жену с завода 25 уволили, и она стала заниматься техникой безопасности в масштабах города: разные организации, котельные и другие.

Хорошо помню, когда случился взрыв на заводе 25. Мы как раз работали с 14.00. Был солнечный день. Ветерок дул со стороны завода 25. Вдруг что-то бабахнуло, те, кто был на нулевой отметке и на улице – это почувствовали, а в транспортной галерее были выбиты стекла. Те, кто был на улице, видели светлое облако, которое приближалось к зданию. А затем сработала сигнализация, и надо было вентиляцию во всем здании отключать. Но наш начальник смены не сразу сообразил, и время потеряли. Когда уже по всем отметкам заработала сигнализация, то было уже поздно – во всем здании «звенело». Так мы закончили смену, как всегда помылись в душе и поехали домой.

На другой день, когда мы приехали на смену, то от административного здания до здания 601 по всей дороге стлался слой пены и несколько пожарных машин из брандспойтов водой сбивали слой этой пены. И была чистка везде – на территории и по всем помещениям и реакторном зале. Это был 1957 год.

«Средство» от переоблучения

В этот год произошло и радостное для нас событие: родилась дочь Наташа. Жить стало веселее.

Через некоторое время после окончания техникума я решил поступить в наш институт, хотя было трудно, семья стала больше и забот прибавилось. Мой друг Саша Шевченко меня сагитировал перейти на завод 156, куда меня приняли техником КИП в здание 701. Вскоре новую работу я освоил, и дела пошли хорошо.

К нашему зданию была пристроена экспериментальная установка, которая обслуживала несколько каналов от реактора. Эти каналы контролировались по всем параметрам – по расходу жидкости, по давлению, по температуре и др. параметрам. От всех датчиков параметры были задействованы на вторичные приборы на главный щит. Все эти параметры мы контролировали и сообщали в комнату 15 (управление реактором). Здесь тоже было несладко. Все датчики стояли в галерее, где грязи тоже хватало. Приходилось часто менять датчики. Причем за определенное время, потому что за переоблучение смена наказывалась руководством. Поэтому, чтобы за отведенное время заменить датчики, приходилось оставлять кассету, фиксирующую дозу, снаружи и таким образом снижали общее облучение коллектива. Так работали в то время многие.

«Жигулями» по учебе

Учеба моя в институте продолжалась, так я добрался до 4 курса, и тут подошло еще одно событие: приобрел я автомобиль «Жигули», с которым жизнь моя изменилась. Пока окончательно освоил машину, стал отставать в учебе. Появились долги по лабораторным работам и, в конце концов, благодаря машине я оставил институт, хотя работал уже инженером. Успешно освоил машину и делал разные поездки. Часто ездили с женой за грибами, отдыхали на озере, ездили по другим местам…

На работе дела шли тоже неплохо. По инициативе начальника установки В.И.Шевченко решено было выпускать стенгазету. Выбрали редколлегию, куда вошел и я. Как всегда я отвечал за художественное оформление. Газету нашу назвали «Эксперимент». В каждой смене у нас был свой член редколлегии, который давал нам с Геной Киселевым заметки. Наша газета выходила ежемесячно. Здесь мы публиковали заметки о воспоминаниях ветеранов войны, отмечали лучших работников, поздравляли с днем рождения и т.д. надо сказать, что с выходом нашей стенгазеты моральное состояние всего коллектива заметно улучшилось, а также и настроение.

Печальным событием была кончина моей матери – Прасковьи Филипповны. Остались наши дети без бабушки.

Встреча через 60 лет

Еще было событие. Как-то прогуливался я возле универмага. Купил газетку и устроился на лавочку возле памятника Курчатову. Мимо проходили горожане, и вдруг я увидел знакомое лицо и, конечно, окликнул. Это была моя первая любовь – Нина. Хоть она и постарела, но я ее сразу узнал. Страшно подумать: ведь прошло 60 лет как мы не виделись. Мы устроились на лавочке, стали вспоминать давние времена. Она сказала, что после окончания техникума, ее направили осваивать новое место – Челябинск-40, где она стала работать. Но наша беседа была недолгой. Она пожаловалась на то, что в последнее время стала часто болеть, да и у меня состояние было плохое. Поэтому я проводил ее до столовой №10, и мы распрощались. И больше я ее не видел. А летом 2010 года из газеты я узнал, что она – Нина Егоровна Азова – скончалась. Вот такая история…

«За победу…»

А жизнь продолжалась своим чередом.

Настало время, когда наши реакторы отработали свой срок и стали их постепенно отключать. Вот и наше здание 701 остановилось. Была отключена и наша экспериментальная установка.

Вскоре мне предложили выйти на пенсию, ведь уже было около 60 лет. Еще мы немного поработали в здании 301 на ППР и распрощались с заводом 156.

Конечно, пенсионная жизнь не особенно сладкая.

У моих детей уже свои дети, уже появились правнуки. Остается сейчас только вспоминать прошедшие годы и думать, чего еще можно ждать.

В последнее время стало плохо со здоровьем. У моей супруги Ангелины Андреевны очевидно сказалась та грязная работа на заводе 25. Исследовали ее на количество радиоактивного излучения – говорят, что получила очень большую дозу. Все это привело к тяжелым последствиям – в 2003 году она скончалась. И похоронили мы ее на нашем городском кладбище.

После кончины жены жить стало труднее. Тем более, возраст давно перевалил за 80 и приходится думать иногда как у Пушкина: «…и грустно думать про себя, когда же черт возьмет тебя…»

В моей жизни особых вознаграждений не было. Из всех 12 медалей мне особенно ценны – медаль «За отвагу», «За победу над Германией», и особенно, медаль за многолетнюю работу на атомном производстве… 

Геннадий Александрович Фадеев

Если вы стали очевидцем какого-либо события, присылайте сообщения, фото и видео на почту редакции panorama@ozersk74.ru, либо через форму добавления новостей, а также в нашу группу «ВКонтакте». Телефон редакции 5-94-14.